РАДУГА НАД ВЕКОМ ПАДЕНИЯ КУЛЬТУРЫ

Беседа с академиком Дмитрием Сергеевичем Лихачевым

Я опаздывала на встречу с Дмитрием Сергеевичем, которую он назначил в Пушкинском доме: вся Стрелка Васильевского острова перекопана, движение общественного транспорта закрыто. Остановила машину:

«До Пушкинского дома довезете?»

Парень пожал плечами:

«Где это?..»

Когда мы подъехали к желтому зданию с колоннами, он сказал:

«Так вот это и есть Пушкинский дом?! А я и не знал, хотя окна моей квартиры как раз на него и выходят, каждый день вижу... Здесь что, Пушкин жил?»

- «Нет, тут хранятся его рукописи».

Через минуту, забыв об этом эпизоде, я уже бежала по лестнице вверх. Едва вошла в кабинет, знаменитый 92-летний академик, опираясь на палочку, встал: привычка интеллигентного человека. Мы разговаривали больше часа, и за все это время он ни разу, ни на секунду не отвел глаз. Так и беседовали — глаза в глаза. И потому, наверное, от этой встречи осталось ощущение открытого и светлого взгляда.

- Дмитрий Сергеевич, благодарю, что сразу же любезно согласились дать интервью «Русской мысли». Но вот договориться о конкретном времени встречи c Вами оказалось непросто: то съемки японского телевидения, то беседа с Немцовым, то заседание... Как удается выдерживать столь напряженной график работы?

- Это не работа, это просто встречи. Я рад, если что-то могу сделать для других, если кому-то может пригодиться мой совет или мнение по тому или иному поводу. Признаться, иногда сомневаюсь, что удастся переломить ситуацию, но если мое участие хотя бы в виде подписи в нынешних непростых условиях дает кому-то надежду, я обязан откликнуться. Иногда есть результаты. Например, выхлопотали квартиру Татьяне Ивановне Краснобородько. Это уникальный специалист, хранитель пушкинских рукописей. Она жила в Гатчине, в коммуналке, где даже телефона не было. А поскольку от нее очень многое зависит в деле сохранения и изучения пушкинских рукописей, я расцениваю эту помощь не как житейскую, а как культурную.

- Если не секрет, о чем шла речь во время вашей недавней встречи с Борисом Немцовым?

- О средней школе. О том, как в нынешней ситуации выжить учителям, о создании попечительских советов, которые изыскивали бы средства на среднее образование. Немцова действительно всерьез беспокоит положение учителей. Он, как и я, считает, что среднее образование — самое главное в деле воспитания высоконравственного человека. Его идею о попечительских советах я в принципе поддержал, но предупредил, что это может привести к уменьшению государственного финансирования. Кроме того, необходимо учесть, что у разных попечительских советов могут оказаться разные возможности. В Москве — хорошие спонсоры, в Петербурге похуже, но тоже хорошие, а в каких-нибудь деревнях или рабочих поселках вообще никаких нет. Поэтому тут надо осторожно подходить.

- Дмитрий Сергеевич, вы ровесник века, прожили с ним целую жизнь. Скажите, какие тенденции, проявляющиеся сейчас, вас особенно тревожат?

- Ожесточение и падение культуры во всем мире. Прав был Пушкин: «железный век». Век бесчувственный, основанный на расчете, век падения культуры. Падение происходило постепенно, иногда даже казалось, что какие-то негативные явления недолговечны, что они не затронут кардинально нашу жизнь, но все оказывалось сложнее и глубже. Как гнилостные бактерии, которые проникают в живую ткань и разрушают ее, так и эти процессы имели самые серьезные последствия.

Сейчас уже очевидно, что не существует победного прогресса человечества — всё это выдумки. В чем-то прогресс сказывается даже отрицательно. Например, пароход по сравнению с парусником означал некоторый прогресс, но подводная лодка — это уже, извините, падение культуры, потому что это изобретение ничего хорошего для человечества не сделало и не сделает.

Еще меня огорчает примитивное понимание людьми собственной выгоды. Человек увлекается приобретением миллионов, но сам от своих денег ничего не имеет, поскольку не удовлетворен нравственно. Меня огорчает, что эти миллионы не попали к тем, кто нуждается, — в школы, больницы, научные институты, где они принесли бы куда больше пользы и добра.

- А как вы относитесь к понятию «новые русские»?

- Я не знаю, что это такое...

- Как вы думаете, в чем наше спасение сегодня?

- В образовании. В образовании с воспитательным уклоном. Надо делать все, чтобы спасти молодое поколение от бездуховности и морального падения. Но пока, к сожалению, происходит обратное. В конце века в России снова появились тысячи беспризорных — явление, мне хорошо знакомое: в 20-е годы такие же мальчишки жили на нашей улице в асфальтовых котлах, скрывались на чердаках, в подвалах. Всё это опять возродилось, и мы не должны оставаться равнодушными к этому.

- Какое событие вы считаете событием века для России?

- Захоронение останков царской семьи. Столетие началось в России со страшного, неслыханного злодеяния — расстрела царя, детей, слуг. Причем без какого-либо даже подобия суда. И то, что в конце века мы осознали это и покаялись, просто просится в учебник в назидание потомкам. Век начался с убийства, а заканчивается похоронами его жертв. Это событие нравственного порядка, безусловно, отразится на дальнейшей судьбе России.

- Каким образом?

- Мистическим. Трудно говорить о таких вещах. Но это как зерно, которое упало в почву и непременно взойдет. Кроме того, нас должен возвысить перелом в отношении к монархической власти, оценка значения личности в истории.

- Вам часто приходится общаться с политиками. Как вы полагаете, многое ли зависит от них?

- Очень много! Вообще от отдельной личности очень многое зависит. Больше, чем даже от сената или собрания депутатов. Сахаров мог сколько угодно сопротивляться правительству, а оно ничего не могло с ним поделать. Сахаров мог всколыхнуть целую страну, а какой-нибудь представительный демократический съезд не в состоянии был это сделать. Один человек может быть сильнее, чем все правительство. И это накладывает на наших политиков огромную ответственность. Могут быть генералы-герои, но не бывает героического Генерального штаба. Вопрос о роли личности сейчас приобретает особое значение. И то, что мы входим в новую эпоху без личности, меня тревожит... Нет таких писателей, художников, актеров. Есть хорошие, талантливые, но таких, которые были бы рупором века, нет. Нет таких и политиков. Есть честные (и это уже воспринимается как нечто неординарное), да и тех мало. Кстати, к числу честных политиков отношу Ельцина. Я считаю, что он действительно думает о народе, но иногда попадает в лапы недобросовестных людей, тратит деньги не на то, что нужно стране, и очень расстраивается, когда видит, что его усилия не приводят к желаемому результату.

- Когда вы встречались, оставалось ли у вас впечатление, что он прислушивается к вашим словам, что для него это важно?

- Да. Я к нему редко обращаюсь, но, когда обращаюсь, он старается сделать все, что от него зависит, в деле спасения ценнейших памятников культуры, которые требуют неотложной помощи. Кстати, меня очень тронула проникновенная речь президента на церемонии захоронения останков царской семьи в Петропавловском соборе. Эта речь была написана не им, но это неважно. А важно то, что именно он произнес просьбу о прощении за то, что было совершено большевиками.

- Кого вы назвали бы выдающимися личностями ХХ века?

- Вы знаете, я не могу ответить на этот вопрос. Дело в том, что многих я просто не знаю. Есть простые, никому неизвестные люди, которые изменяют жизнь вокруг себя, помогают другим и служат добру. На таких держится мир.

- Вы сейчас по-прежнему много пишете, занимаетесь издательской деятельностью. Расскажите, пожалуйста, о последних работах.

- Переиздал свои воспоминания с блокадными фотографиями, которые опубликованы впервые, потому что в советское время они были под запретом. Переиздана работа «Развитие русской литературы ХI-XII веков. Эпохи и стили». Кроме того, у нас в отделе подготовлена к изданию и выходит в свет «Библиотека литературы Древней Руси» в 20 томах (уже издано несколько томов), где представлены тексты древнерусских произведений, их переводы на современный русский язык, сопровождаемые научным комментарием. Это самые яркие произведения древнерусской литературы, со многими из которых читатели познакомятся впервые.

- Что, на ваш взгляд, изменилось в культурной жизни Петербурга за последние годы и есть ли они вообще, эти изменения?

- Вот, скажем, Русский музей сейчас совсем другой, чем был лет 20-30 назад. Перемена отношения к живописи, ставшая возможной в связи с отсутствием идеологического давления, способствовала проведению ряда роскошных выставок! Например, русский авангард — просто новый мир открылся сейчас для нас. То же самое в Эрмитаже: выставки, посвященные русским императорским династиям, трофейным произведениям искусства и так далее. Хотя оба эти музея очень сильно пострадали в советское время от продаж, от воровства, но то, что удалось сохранить и открыть сегодня людям, действует с необычайной силой.

Хорошо бы проанализировать и тот спектр литературы, которая сегодня выходит. Казалось бы, правят бал детективы, порнография и низкопробные дамские романы. Да, всё это есть. Но вместе с тем получила какое-то царственное значение философия: издаются десятки замечательных книг по истории философии, серьезные труды русских и зарубежных философов, богословов.

- Вам часто приходится общаться с молодежью, со студентами. Какое впечатление у вас остается после этих встреч?

- Молодежь великолепная, такой не было в 20-30-е годы. Правда, не могу сравнивать ее с молодыми людьми первых двух десятилетий века, когда были особые условия воспитания, традиции, блестящие университеты. Но сейчас есть главное: стремление к познанию мира, к истине, к нравственному самосовершенствованию, осмыслению себя и истории своей страны.

- Редко можно услышать такие слова от людей старшего поколения...

- Не замечают этих процессов главным образом те, кто живет в больших городах. В провинции все это лучше видно. Вот, например, город Мышкин на Волге. Там культурный глава администрации. Отличная библиотека, в которой читаются лекции, справляются юбилеи русских писателей, устраиваются маленькие выставки, есть замечательный краеведческий журнал. Здесь запрещено строительство из кирпича, дома только деревянные, чтобы не менять традиционный характер города. Кстати, в Мышкине простой милиционер с братом построил деревянную церковь во имя Анастасии Узорешительницы, которая примиряет всех. Там есть музей Мыши — кстати, мне к 90-летию подарили большую мышь.

Очень люблю Ярославль. Там замечательный музей-заповедник, ставший центром культурной жизни; прекрасные молодые ученые, которые занимаются научной работой. Милые, доброжелательные, удивительные люди. Так что Москва и Петербург совершенно напрасно поднимают нос. Мне лично ближе те, кто не возвышается над другими, а незаметно, но добросовестно делает свое дело.

- Дмитрий Сергеевич, с одной стороны, вы говорите о падении культуры, с другой — видите много позитивного в современной жизни. Значит, несмотря на «жестокий век», надежда все-таки есть?

- Вы знаете, я не могу сказать, что «несмотря на». Эти вещи параллельно происходят. С одной стороны, падение культуры, с другой — ее подъем. Я даже зрительно вижу, как мощные потоки идут рядом, как в радуге, а иногда смешиваются. Добро вливается в какую-то иную массу другого цвета, происходит раздвоение, «растроение» цвета, перетекание одного цвета в другой, а это и есть жизнь. Жизнь — разнообразие. Вот в наше время появляется это разнообразие, а за ним обязательно появится личность.

- Бывает ли так, что вам звонят действующие политики и спрашивают совета? В частном порядке, просто по-человечески?

- Однажды в какой-то газете напечатали статью обо мне как о старце, к которому принято ездить советоваться. Нет, это не так. Они мне не звонят, но при личных встречах разговор заходит о самых серьезных проблемах. Недавно в Петербург приезжал министр юстиции Крашенинников и беседовал со мной. Это была наша первая встреча. Я говорил с ним об отмене смертной казни, о необходимости пересмотра всего уголовного кодекса.

- Несколько лет назад вы писали о ситуации на Балканах, призывая рассматривать ее не с точки зрения политической целесообразности и того, что выгодно политикам, а с точки зрения гуманности, иначе это может привести к катастрофе... Скажите, как вы отнеслись к решению Евгения Примакова развернуть самолет на 180 градусов, когда он летел в Вашингтон?

- Это был, прежде всего, нравственный выбор. «Коммерсантъ» написал, что Примаков предал страну и мы якобы потеряли из-за этого 15 миллиардов долларов. Это не так. Предать страну — значит отказаться от нее. А он думал о ее чести.

- Какое участие вы принимаете в юбилейной программе, посвященной 200-летию со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина?

- Я являюсь председателем академической юбилейной комиссии. Пушкинский дом готовит первое полное академическое собрание сочинений Пушкина, тщательно проверяя по рукописям все тексты писателя. Руководит изданием С.А.Фомичев. Дело в том, что знаменитое собрание сочинений 1937 года в связи с арестами многих наших ученых вышло с ошибками, порой без комментариев, с грубейшими пропусками. Например, при наборе случайно выпал эпиграф к «Пиковой Даме» («Пиковая Дама означает тайную недоброжелательность»), но указать на это было просто некому... Кстати, издательство «Воскресение», предпринявшее переиздание, повторило те же ошибки.

Конечно, это хорошо, что в год 200-летия Пушкина мы обращаемся к его творческому наследию. Но меня настораживает поверхностный юбилейный ажиотаж, погоня за дешевой сенсацией и безграмотные статьи. Ну вот совсем недавно прочитал об «открытии», будто бы Александр Сергеевич был специалистом по истории артиллерии. Между тем поэт не имел к этому никакого отношения. Речь идет о его дальнем родственнике, Андрее Никифоровиче Пушкине...

- Года три назад вы познакомились с принцем Чарльзом, и эта встреча привела к тому, что вышло уникальное факсимильное издание рабочих тетрадей Пушкина. Как все это произошло?

- Еще до нашей встречи я был очарован прекрасной книгой принца Чарльза, в которой он поднимал проблемы градостроительства. Наша встреча состоялась в Петербурге, и в первый раз мы беседовали более часа. Потом он побывал в Пушкинском доме, и, когда речь зашла о рукописях поэта, я выразил свою тревогу об их сохранности. Ведь бумага у Пушкина была не самая дорогая, чернила дешевые, с большим содержанием железа, и рукописи подвержены влиянию времени. Его глубоко затронула эта проблема, и он нашел средства на факсимильное издание, презентация которого состоится в конце мая. Несмотря на то, что это очень дорогое издание, несколько экземпляров англичане передадут в наши библиотеки, в том числе и в областные, провинциальные.

Вообще принц Чарльз — удивительный человек. Он очень хорошо понимает, что такое экология. Что это не просто борьба за сохранение редких видов животных или растений, а борьба за нравственное воспитание человека. Я был с дочерью в его поместье в Уэльсе. Там прекрасный сад, в котором произрастают растения, не подвергающиеся химической обработке... Принц Чарльз интересуется архитектурой, приглашает русских архитекторов.

- С кем из высокопоставленных или известных лиц вам предстоит встретиться в ближайшие месяцы?

- Директор Библиотеки Конгресса сообщил мне, что 20 июня в Петербург приедет Ротшильд. Он ученик моего друга сэра Исайи Берлина, по инициативе которого я был избран почетным доктором Оксфордского университета и членом Британской Академии. От Берлина Ротшильд знает обо мне и хочет со мной повидаться. Конечно, надо бы обратиться к нему с просьбой помочь издать и то, и это, но я уже устал выступать в качестве просителя: все-таки это унизительно.

- Где-то вы обмолвились, что у вас были очень интересные беседы с профессором Берлином, в том числе и об антисемитизме...

- Удивительно, но я впервые мог говорить на эту тему просто. Обычно всегда чувствуешь какую-то неловкость, несвободу, когда говоришь об этом с евреем. Потому что вроде бы должен сделать заявление, что не антисемит. А мне не нужно об этом заявлять. Во-первых, в Петербурге в интеллигентной среде ничего подобного просто в голову никому не приходило. Во-вторых, у меня друзья в школе были главным образом евреи: я был очень мрачный мальчик, а евреи — веселые... С сэром Берлином мы говорили, например, о том, как выработался еврейский характер. Он считает, что средиземноморская культура, открытые ресторанчики, южное солнце, торговые связи — все это оказывало свое влияние... Раз уж мы затронули эту тему, должен сказать, что, к сожалению, проблема антисемитизма в России сегодня существует и искусственно подогревается. Ведь совершенно ясно: дело не в полуидиоте Макашове, а в том, что кто-то стоит за ним. Но те, кто поднимает его на свои знамена, делают величайшую политическую и нравственную ошибку.

- Что вы думаете о современном Петербурге?

- Ах!.. Всегда вспоминаю старый Петербург, какой он был хороший и какой он был другой. Помню, как под водосточными трубами стояли кадки, выкрашенные в зеленый цвет. И во время дождя дворник выходил с метлой и разгонял лужи. А наполнившуюся кадку выливал на мостовую, и вода стекала по булыжникам в подземную канализацию. У каждого дома был старший дворник и его помощник, следившие за порядком. Какие были парадные, лестницы, какие были швейцары!.. Кроме того, Петербург тогда был тесно связан с окрестностями — Павловском, Лугой, Гатчиной и другими окружающими его маленькими городками. Оттуда попадали к нам кухарки, дворники, учителя, извозчики. Из Финляндии приезжали финны и катали на лошадках детей — они были дешевле петербургских извозчиков, но дети их обожали... Но уже в 20-е годы, всего за десять лет, старый город был практически уничтожен.

- А что еще ушло из этого города, кроме порядка и чистоты?

- Душа ушла... Почти нет старых петербуржцев, исчезла преемственность культуры на бытовом, семейном уровне. Петербургская дама, например, была совершенно особым явлением культуры. Ее легко можно было узнать в другом городе, даже в другой стране, просто по походке. А походка вырабатывалась любовью к балету, который оказывал огромное влияние.

- Может, все-таки есть хотя бы какой-то маленький уголочек, в котором вы узнаете старый Петербург?

- Культура не может быть уголочком, вот в чем дело.

- Дмитрий Сергеевич, ну... так грустно, что ничего в этом городе не осталось. Как жить-то тогда?

- Воспоминания остаются. Они присутствуют в старых домах, на разбитых улицах. Чуткая душа не может не чувствовать этого. Прожитые здесь жизни не уходят бесследно.

У дверей кабинета ждали люди, и помощница академика Лихачева молча улыбнулась: мол, время истекло. Я поблагодарила Дмитрия Сергеевича, а он... он стал извиняться, что много говорил... Когда мы прощались, он снова встал.

Когда я вышла на перекопанную Стрелку Васильевского острова, вспомнила того парня, который понятия не имел, что живет рядом с Пушкинским домом. И подумала: а ведь, благодаря Дмитрию Сергеевичу, на встречу с которым я торопилась, он хотя бы знает теперь, куда выходят его окна. Произошло едва заметное, крохотное «перетекание цвета»...

ИЛЬМИРА СТЕПАНОВА, Санкт-Петербург

www.yro.narod.ru